Ольга Логинова

С 1957 по 1960 годы научные экспедиции Академии наук выезжали в районы, прилегающие к Семипалатинскому ядерному полигону, чтобы обследовать местных жителей. По итогам экспедиций было написано 12 томов отчетов, а результаты были представлены на закрытой конференции в Москве. После этого исследования о здоровье местного населения свернули, отчеты ученых засекретили, а испытания перенесли под землю. Тем не менее спустя десятилетия добытые врачами сведения стали первым шагом к закрытию полигона: заслушав доклады врачей, сначала Мухамедгали Сужиков, а затем Кеширим Бозтаев писали письма в Москву, а тома отчетов экспедиций через почти 30 лет стали важным фактическим материалом для движения «Невада – Семипалатинск».

Начать эту историю следует с рассказа о жизни двух врачей, благодаря которым стало известно о последствиях испытаний ядерного оружия на Семипалатинском полигоне.

Саим Балмуханов родился в 1922 году в поселке Кинесту Темирского района Актюбинской области. В голодные годы ему пришлось подделать документы и взять фамилию Балмуханов: брат Саима Нурен работал в «Эмба-Нефти», где рабочим выдавали карточки – по ним работающим можно было получать 800 граммов хлеба и еще 400 – их иждивенцам. Однако своих братьев Нурен не мог вписать в качестве иждивенцев, пока жив их отец, поэтому в документах указали, что они все – дети Балмухана, их умершего дяди. «Благодаря этой хитрости мы не умерли с голода, как многие в Темире и по всему Казахстану», – пишет Саим Балмуханов в своих воспоминаниях.

Темирская казахская школа, в которой он учился, считалась лучшей в области, а преподавали в ней сосланные сюда бывшие рядовые члены «Алаш Орды» и ссыльные белые офицеры из Украины. После школы Балмуханов поехал в Алма-Ату и поступил в медицинский институт. Когда грянула война, их курс стали ускоренно готовить по хирургическим дисциплинам в военно-полевых условиях. В 1943 году вместе с сокурсниками молодой врач Балмуханов добровольно ушел на фронт. После демобилизации он сначала хотел стать хирургом, однако по настоянию Александра Сызганова, заведующего кафедрой хирургии Алма-Атинского медицинского института, выбрал другую, недавно введенную в институтах страны специальность – радиологию.

В 1952 году 30-летний Саим Балмуханов стал главным радиологом Минздрава Казахской СССР, и здесь впервые узнал о Семипалатинском ядерном полигоне. «­­В те годы на полигоне решили, что после каждого испытания ядерного оружия необходимо составлять протокол с участием местных органов: Обкома партии, Облисполкома и представителей здравоохранения республики. И каждый раз Карынбаев, министр здравоохранения республики, отправлял меня как главного радиолога – представителя республики и своего заместителя А. Сарынова (Энвера Сарынова – V) присутствовать на испытаниях. Это происходило таким образом: наш поезд встречали на вокзале, затем размещали в полузакрытой гостинице ядерного центра и там хорошо кормили. Так проходило 2-3 дня, а через несколько дней нас приглашали в обком партии, который был расположен на центральной площади города Семипалатинск. За столом сидели 5-6 генералов, секретарь обкома, председатель облисполкома и много людей, и мы зачитывали протокол испытаний, в котором говорится, что было то-то и то-то, такая-то мощность. И что осталось в памяти – все происходило без ЧП и влияния на население не отмечено. Все мы подписываем протокол. (…) Акт был составлен работниками полигона и содержал сведения о дате и месте взрыва, мощности «Изделия», информацию о передвижении облака (следа), образовавшегося после взрыва. Самое главное, что вызывало мое сомнение – это указание на отсутствие неблагоприятных влияний на здоровье населения нескольких прилегающих поселков».

В книге «Ядерный полигон моими глазами» Саим Балмуханов также рассказывает, что во время этих поездок ему было запрещено выезжать за пределы Семипалатинска. Однако благодаря главному врачу областной больницы Ирине Влад ему удалось кое-что разузнать. «Она сказала: недавно к нам поступило 5-6 юношей из Абайского района с симптомами непонятной мне болезни, пойдите, посмотрите. В одной палате находились 5 парней 15-16 лет, все допризывного возраста. Спрашиваю: какие жалобы? Кровотечение из носа, понос, температура, головные боли. Один упал в обморок, выпадение волос, у одного образовалась плешь на лбу, у второго – на виске, плохо кушают, у одного рвота. Узнал, что они из поселка Кайнар, который входит в состав Абайского района, и что они – дети пастухов, днем они пасут стадо овец на границе ядерного полигона. Они видели много раз, как после испытания вспыхивало яркое солнце, они любовались и рассказывали с восторгом своим друзьям. Один из них рассказал, что на голову падал пепел серого цвета и пришлось вечером мыть голову, чтобы избавиться от этого пепла, потому что был сильный зуд. Мне пришло в голову, что все это могло оказаться проявлением лучевой болезни», – пишет врач в своих воспоминаниях.

Своими подозрениями ученый поделился в министерстве здравоохранения – и тогда было решено следить за здоровьем жителей Семипалатинской области. Первая экспедиция врачей-энтузиастов из Алма-Атинского медицинского института отправилась к жителям деревень, прилегавших к полигону. В книге своих воспоминаний Балмуханов приводит такой случай:

«В те годы никому со стороны не разрешалось посещение районов, расположенных вблизи полигона. Пришлось оформить подложные документы, будто я являюсь министром здравоохранения Семипалатинской области. С двумя врачами из областной больницы выехали в Абайский район. (…) Наш старый газик медленно полз по равнинам, в те годы дорог не было, путь лежит на север. Середина лета, вокруг словно стена из ковылей, слышно жужжание многочисленных насекомых. Вдруг нас обгоняют три уазика, пассажирами которых являются военные, все в высоких чинах. Получен приказ остановиться, начинается проверка документов, расспрашивают о целях нашей поездки. Наши ответы, по-видимому, их не удовлетворили, и они решили перенаправить нас в Курчатов до выяснения подробностей. Такая процедура была обыденной, любого встреченного в степи человека переправляли в Курчатов и держали там от нескольких дней до нескольких недель. За это время проходила проверка с участием представителей КГБ. Мы показывали документ на право перемещения по территории. Ответ же был один, что в Курчатове разберутся. Вдруг подъехала еще одна легковая машина, среди пассажиров которой сразу же выделился энергичный человек плотного телосложения с лысеющей шевелюрой, одетый в гражданское. Он был похож на прибалта или поляка. Быстро подошел к нам и стал спрашивать о целях нашей поездки. Я почему-то отнесся к нему с полным доверием и искренне сознался во всех подробностях нашей поездки. Я рассказал, что я радиолог, недавно окончил курсы по радиологии в Москве и что меня интересует возможное влияние ядерных испытаний на жителей. После моего рассказа он отошел и долго вместе с военными что-то обсуждал или даже спорил. Кончилось все тем, что нам вернули документы и разрешили продолжить наш путь. К нам подошел наш спаситель и сказал следующие слова: «На долю вашего народа выпало тяжелое испытание. Трудно будет ему преодолеть. Я тоже занимался этим вопросом, постараюсь по мере своих сил облегчить страдание народа, желаю вам успеха». Эти слова произвели на меня особое впечатление, я запомнил их на всю жизнь. Он подал мне руку и представился Сахаровым».

Как пишет Саим Балмуханов в своей книге «Ядерный полигон моими глазами», две летние экспедиции показали, что слабыми силами небольшого состава и без должного оборудования было трудно доказать наличие радиационной патологии. На первой встрече в кабинете первого секретаря обкома партии Семипалатинской области работник полигона зачитал заранее заготовленный доклад о том, что все обнаруженные врачами симптомы на самом деле свидетельствовали о дефиците витамина С и большой распространенности бруцеллеза, туберкулеза и других болезней. «На этой встрече мы проиграли», – пишет Балмуханов. У ученых не было данных о распространенности болезни и содержании витаминов в пище.

С приполигонных районов между тем продолжали поступать тревожные сигналы. По предложению министерства здравоохранения в 1957 году к полигону отправилась следующая экспедиция во главе с бывшим военным врачом, 37-летним фронтовиком Бахией Атчабаровым, директором Института краевой патологии. «Я подумал о том, что в конечном счете кому-то надо взяться за решение этой научной задачи, и обратился к президенту Академии наук Казахской ССР Канышу Имантаевичу Сатпаеву с ходатайством о разрешении Институту краевой патологии организации экспедиционных исследований по изучению радиоактивного загрязнения территории Семипалатинской области и выяснению его влияния на здоровье людей», – вспоминает об этом Бахия Атчабаров в своей книге «Заблуждения, ложь и истина по вопросу оценки влияния на здоровье людей испытания атомного оружия на Семипалатинском ядерном полигоне».

До этого в 1956 году на полигоне уже побывала группа специалистов Минздрава СССР, старшим в этой экспедиции был назначен подполковник Жариков. «Никаких признаков лучевой болезни в тот раз не обнаружилось. А общее медико-санитарное положение в районе, по свидетельству врачей, было крайне тревожным», – так пишет об этой экспедиции Жариков в своей книге «Полигон смерти». Как отмечает Атчабаров, эта группа искала кардинальные симптомы лучевой болезни и не принимала во внимание другие возможные последствия радиационного поражения.

Программа исследований Института краевой патологии исходила из того, что радиационное воздействие приводит не столько к появлению «кардинальных симптомов лучевой болезни», сколько к неспецифическим нарушениям, которые могут возникать и при других формах патологий. Для того чтобы убедиться, что обнаруженные патологии – действительно результат радиационного облучения, ученые проводили контрольные исследования.

«У обследованных людей Семипалатинской области, особенно среди населения Абайского района, часто выявлялся ряд клинических проявлений, которые были значительно менее выражены у обследованных контрольных районов. К ним относились: кровоизлияния на слизистых верхних дыхательных путей, ротовой полости и половых органов; дистрофические изменения слизистых оболочек (эрозии, лейкоплакии, гиперпигментация, телеангиоэктазии); изменения картины периферической крови (лейкопения, лимфопения, тромбоцитопения, лимфоцитоз, анемия, клетки раздражения белой крови); катаракта в молодом возрасте; повышенная ломкость кровеносных сосудов и изменения капилляроскопической картины; нарушения овариально-менструального цикла; нарушение функции печени (положительная проба Вельтмана, снижение содержания протромбина крови); атрофические риниты и фарингиты; гингивиты, патология желудочно-кишечного тракта, в частности гастриты; изменения со стороны кожных покровов открытых частей тела (гиперкератоз, гиперпигментация); дистрофия ногтей; астенический и астеновегетативный синдромы; артериальная гипотензия и др.», – пишет в своей книге Бахия Атчабаров, также отмечая, что эти патологии гораздо чаще встречались в районах с высоким радиационным загрязнением, чем в чистых. Столь разные патологии, пишет врач, не являлись «строго специфическим атрибутом одной какой-либо известной „банальной болезни"», а также не были симптомами туберкулеза или бруцеллеза.

Выявленный комплекс симптомов Атчабаров назвал «синдромом Кайнара» – по названию села, где эти симптомы встречались особенно часто. Ученый пришел к выводу, что этот синдром – результат синергического действия радиации и гиповитаминоза «С». Подобные симптомы, подчеркивает он в своей книге, встречаются по всему Казахстану, однако в загрязненных радиацией районах – чаще и в гораздо более тяжелой форме.

В 1959 году, докладывая на совещании ЦК Компартии Казахстана о своих результатах, специалисты Института краевой патологии внезапно узнали о том, что в эти же годы в Семипалатинской, Карагандинской, Восточно-Казахстанской и Павлодарской областях секретно работала небольшая группа медиков из Института биофизики, о чем не было известно ни Минздраву республики, ни Академии наук.

«Когда мы докладывали о результатах научных исследований Института краевой патологии и приводили данные о вредном влиянии на здоровье людей испытания атомных бомб на Семипалатинском полигоне, с опровержением результатов наших исследований выступили ранее нам не известные представители ВПК. Оказалось, что эти представители и были сотрудниками Института биофизики АМН СССР», – пишет Атчабаров в своей книге. На совещании было решено в дальнейшем проводить исследования совместно, общими усилиями двух институтов.

Руководителем совместной экспедиции назначили представителя ВПК полковника Кобзева, а Атчабарова – его заместителем. Спустя некоторое время Кобзев обратился к ЦК Компартии и к правительству Казахстана с требованием отозвать из экспедиции Бахию Атчабарова, находящегося в то время в районах, прилегающих к Семипалатинскому полигону, и наказать его по партийно-административной линии, так как он в программе научных исследований экспедиции «ставит задачу выявления вредного влияния испытания атомного оружия на здоровье людей, а это противоречит интересам Советского государства и компрометирует СССР перед мировой общественностью». «После обсуждения указанного ходатайства ВПК правительством Казахстана оно было отклонено, о чем я узнал позже, после возвращения из экспедиции», – пишет Атчабаров.

За год врачи обобщили результаты своих исследований в 12 томов отчетов. В 1961 году на закрытом совещании в Москве доклады по этим отчетам произвели эффект разорвавшейся бомбы. Как пишет Бахия Атчабаров, на конференции казахстанским докладчикам оппонировали именитые академики Института биофизики, старавшиеся опровергнуть их результаты. Споры продолжались несколько дней. Сомнению подвергались предполагаемые дозы облучения, причины обнаруженных учеными патологий и методы исследований.

Спустя несколько часов совещаний ученые никак не могли прийти к согласию. Слово взял академик Российской Академии наук Григорий Зегденидзе:

«Лучевая болезнь не была обнаружена, но были признаки остаточного действия радиации, в том числе и на коже, и в организме вообще. Во всяком случае, доля истины во всех докладах товарищей из Казахстана есть, но это не дает основания сеять панические настроения. Все данные говорят о том, что за последнее время уровень радиации все время снижается. Я не удивлюсь, если товарищи в этом году еще раз организуют соответствующее обследование, и признаков радиационного поражения будет еще меньше, а через пару лет их вообще не будет. Я слушал внимательно и не услышал, что в этих районах возникла, например, лейкопения. Так что отдаленных последствий радиации там нет. (…) Когда мы начали эту работу в 1951-1952 годах и начали говорить об этом (тогда было время, что надо было говорить несколько иначе), это привело к тому, что все остальные вредные действия были представлены в гипертрофированном виде. (…) После того, как появились открытые статьи, количество больных с хронической лучевой болезнью резко возросло. Создавалось впечатление, что нет человека, у которого не было бы лучевой болезни. Срочно заболели даже уборщицы, санитарки, которые случайно проходили мимо. В наших клиниках процент правильного диагноза не превышал 30. Видимо, сама обстановка все же влияет на самочувствие человека, особенно когда речь идет о такой патологии».

Обсуждение вскоре зашло в тупик. Основным камнем преткновения стал Кайнар – по данным московской группы, радиационное загрязнение там было незначительным, однако в селе наблюдалось большое количество патологий.

Слово взял казахстанский ученый Саим Балмуханов: «Ход дискуссии по результатам радиометрических изменений и в результате изучения состояния здоровья населения свидетельствует о существовании двух тенденций в оценке полученных результатов. Точка зрения, которой придерживается московская группа товарищей, – что в некоторых населенных пунктах имеется влияние определенных доз радиации, вызывавших ухудшение или изменение заболевания, имеющего характер краевой патологии. Однако эти товарищи не дали достаточного объяснения тому факту, что в Кайнаре, где была слишком мала доза радиации, встречается примерно такая же частота заболеваемости, такой же клинический синдром. (…) Таким образом, могут быть следующие варианты. Влияние радиации не только снижено (за исключением Долони), но и все, что мы нашли в клинике, является краевой патологией. Нам остается исключить влияние радиации вообще и не принимать во внимание, все сдвиги клинического порядка приписать местным особенностям нарушения питания, гиповитаминозу. В таком направлении мы вынуждены доложить нашему руководству и выступить в открытой печати для получения поддержки. Как здесь высказался Георгий Артемович, все сдвиги после нашего обследования приписывались влиянию малых доз радиации в связи с учащением заболевания бруцеллезом. Долонь, Саржал и колхоз им. Тельмана примерно в одинаковом порядке получили дозу. Кайнар остается без объяснений».

Свое объяснение синдрому Кайнара пытается дать профессор Лебединский, директор Института биофизики, но все же приходит к выводу, что синдром – не более чем краевая патология:

«Перед нами – «тайна» Кайнара. Это очень серьезный вопрос. (…) В самом деле, статистически достоверно, что в Кайнаре количество различных заболеваний больше, чем в каком-либо другом районе. Это бесспорно. Если здесь в свое время произошла ошибка при определении дозы, то надо полагать, что там доза была гораздо больше, чем думали товарищи. И тогда все становится на свои места, и получается подтверждение с довольно неожиданной стороны – гипотеза о лучевой болезни. Правда, такого рода доказательство основано на ошибке. Однако профессор Аглинцев убедил нас, что при попытке исправить эту ошибку она может стать еще больше. На меня это рассуждение произвело убедительное впечатление. Оно усилилось и тогда, когда я узнал, что в Кайнаре резко выражены патологические изменения, даже те, которые не имеют никакого отношения к хронической лучевой болезни. (…) Это обстоятельство заставляет нас сегодня отказаться от избранной гипотезы – хроническое лучевое заболевание, и пытаться искать другую гипотезу, а именно наличие краевой патологии».

Слово вновь взял Саим Балмуханов: «Авторитетные люди нам доказывают, что там нет радиации, а мы с этим не можем согласиться (…). Мы должны получить ответ на этот вопрос на сегодняшнем совещании. Мы тщательно обследовали население многих районов, получили чрезвычайно интересные данные, как в научном, так и в практическом отношении. Если действительно совещание считает, что в настоящее время население Казахстана никакому влиянию радиации не подвергается и никогда не подвергалось, если мы можем взять на себя такую моральную ответственность, то нам следует обратиться за помощью в Академию наук СССР, так как мы сами не справляемся с особенностями этой краевой патологии. (…) Все эти вопросы мы ставили на авторитетном собрании для того, чтобы получить надлежащий ответ, и мне хотелось бы призвать товарищей при вынесении резолюции найти объяснение тем фактам, которые остались недостаточно объяснимыми».

Конференция подошла к концу. Казахстанский ученый Алданазаров, также выступавший со своим докладом, обратился к коллегам: «Нужно зачитать текст резолюции».

«Никакой резолюции нет, – ответил на это товарищ Парвецкий. – Все выступления товарищей из Алма-Аты должны быть еще тщательно продуманы. В течение нескольких часов нельзя составить резолюцию».

12 томов исследований казахстанских ученых, представленные на конференции, были засекречены. «Отец говорил, что в кулуарах конференции с некоторыми из казахстанских участников проводили беседы. Переходите на нашу позицию, если согласитесь с нами, мы вам будем оказывать всяческую помощь», – рассказывает сын Бахии Атчабарова, Айдар Атчабаров. По его словам, отец не называл конкретных фамилий, но, вероятно, это были представители военно-промышленного комплекса.

По воспоминаниям Бахии Атчабарова, после московской конференции ученые были на приеме у Каныша Сатпаева. Глава Академии наук Казахстана был вынужден попросить ученых прекратить исследования.

«Как вам известно, все годы ваши оппоненты, точнее, недруги, настойчиво добивались от меня запрета на исследования. Как мог, я оказывал сопротивление, убеждал, что ваша работа сначала должна дать результаты, которые прояснили бы истинное положение дел вокруг полигона, степень опасности влияния радиации на население. Но в последней поездке в Москву меня, можно сказать, по пятам преследовал хорошо известный вам генерал Бурназян; на этот раз он крайне упорно настаивал на прекращении экспедиционных исследований. Вами проделана большая полезная работа: установлено наличие радиоактивного загрязнения территории вокруг полигона, выявлен ряд его влияний на здоровье людей и животных. Но главное – ваши выводы и принципиальная позиция стали известны руководству республики и СССР, теперь от них не отмахнуться, – приводит в своей книге слова Сатпаева Бахия Атчабаров. – В настоящее время испытания атомных устройств на полигоне приостановлены, и в этом, убежден, есть ваша заслуга. Но сейчас дальнейшее противоборство с ВПК вряд ли послужит прогрессу научной работы, если вообще не приведет к определенным трудностям. Поэтому предлагаю на время прекратить исследования вокруг полигона».

Ученые подумали и согласились. Через два года были разрешены только подземные испытания.

Спустя годы «тайна Кайнара» была раскрыта благодаря признанию полковника Турапина, в то время служившего на полигоне. По его словам, при измерении уровня радиационного загрязнения использовались неподходящие фильтры, что привело к тому, что данные военных о загрязнении территорий около полигона оказались сильно занижены, они показывали только 15% от действительного загрязнения.

Как указывает в своих воспоминаниях первый секретарь обкома Семипалатинской области Мухамедгали Сужиков, после разговора с Саимом Балмухановым он написал письмо Хрущёву о проблемах здоровья жителей Семипалатинского региона. В 1987 году, находясь в этой же должности, шифротелеграмму в центр написал Кеширим Бозтаев, также знакомый с результатами исследований казахстанских врачей. Спустя два года возникло движение «Невада – Семипалатинск». «Вот исследования эти – это и есть тот основной труд, фундамент, на котором стоит вся эта борьба», – уверен Айдар Атчабаров.