Данияр Молдабеков, фотографии Дулата Есназара

По данным научно-исследовательского института радиационной медицины и экологии, в 1949 году, когда прошли первые испытания советской ядерной бомбы, на землях вокруг полигона проживали 1,5 млн человек. С тех пор власти испытали еще много бомб. Vласть разбиралась, как это повлияло на жизни людей.

Саржальский пастух

Село Саржал находится в глубине территорий восточно-казахстанских степей, там нет интернета, зато есть старики, которые помнят едва ли не все взрывы, происходившие всего в нескольких километрах от их домов — на Семипалатинском ядерном полигоне.

Один из них — Токен Жаксыгулов, ему 87 лет. В основном он сидит во дворе дома, на деревянной скамье, отмахиваясь от мух, но иногда выходит за пределы двора. Сняв потертый пиджак, без трости, ходит вдоль изгороди — туда-сюда, в сторону солнца и обратно. Он не щурится, потому что почти полностью ослеп. Если бы старик не ослеп, он мог бы увидеть останки двух машин, вросших в черную землю, чужих детей, играющих на ржавых развалинах, своих внуков и правнуков, кормящих белого козленка.

Десятки лет назад, когда Жаксыгулов видел отлично, его взгляду представали похожие картины: унавоженная земля, дети, скот. Но было и то, чего уже, вероятно, никогда не будет — ядерные взрывы.

Первый взрыв Жаксыгулов увидел еще совсем молодым человеком, когда пас скот в Дегелене, соседнем от Саржала селе. Увидев ядерный гриб, он не понял, что это. Когда вскоре после взрыва его и его односельчан перевезли Шубартауский район, он также понятия не имел, что происходит. Им так никто ничего и не объяснил.

То, что произошло что-то неладное, он и его односельчане поняли спустя десять дней, когда, вернувшись в Саржал, они увидели скотину, с которой сошла шерсть, скотину, у которой, по выражению пастуха, «только душа осталась». Вскоре у домашних животных пошло потомство. Ягнята и телята с четырьмя ногами, двумя головами, пятью рогами — едва ли не те твари из «Апокалипсиса», «покрытые богохульными именами».

Взрывы близ села продолжались. Сначала они врывались в размеренную жизнь сельчан как вспышки из потустороннего мира, затем — стали естественным фоном жизни. Вспоминая о прошлом, Жаксыгулов описывает картины взрывов будничным тоном, как горожане, бывает, вспоминают походы в торговые центры: «Сначала вспышка, потом ядерный гриб, а дальше мы прячемся за что-нибудь, за гору, например». Так шли годы — Жаксыгулов, закончивший четыре класса, пас скот, наблюдал ядерные грибы, прятался за горой.

И женился. Жена родила ему девять детей, еще двое умерли у нее в утробе. Десять лет назад, жалуясь на боли в животе, она умерла. Обследования никто не проводил, точные причины смерти неизвестны.

Жаксыгулов, переживший жену на десять лет, возможно, будет ходить вдоль изгороди еще столько же. Несмотря на слепоту и слабость в ногах, у него твердый ум, хорошая память и уверенные движения. Не все его односельчане могут похвастать тем же: Жаксыгулов и его родня, дочери и внуки, в один голос утверждают, что саржалцы часто жалуются на плохое самочувствие, особенно на давление. Даже дети.

Жаксыгулов сидит во дворе дома на скамейке, под которой, как щенок, прикорнул козленок, отмахивается от мух и, устав от рассказов, прислушивается. Внук, юноша лет двадцати, объясняет ему, что у них во дворе, вооружившись дозиметром и счетчиком Гейгера, измеряют радиацию двое молодых людей. Жаксыгулов обращается к ним:

- А зачем вы что-то измеряете? Государство все равно ничего не сделает.

«Еще не сдохли»

Куаныш, живущий в двух километрах от ядерного озера, появившегося в результате подземного взрыва термоядерной бомбы, помощь от государства получает. Но он не умеет считать, поэтому не может назвать точную цифру своего пособия по инвалидности. Единственное, что он связно говорит молодым людям с дозиметром и счетчиком Гейгера, это год своего рождения — 1979.

- Я не считаю, считать не умею. Только сестра знает, — говорит он.

- А чем вы тут занимаетесь?

- Скот растим, мясо в город продаем.

Выходит его сестра. Ее зовут Самал. Она делает то, чего не смог ее брат — называет цифру пособия Куаныша. По ее словам, всего он получает порядка 90 тысяч тенге.

- А вы давно тут живете, у ядерного озера?

- Давно, — отвечает Самал.

- Не страшно? Оно же из-за взрывов появилось, кто знает, что там…

- Нет. Живем же, еще не сдохли.

- А рыбу из озера пробовали?

- Пробовали. Вот, позавчера жарили.

- Что за рыба?

- Карп.

- Ясно.

- Ничего. Живем же, еще не сдохли.

Владимир Ильич, выезжающий рыбачить на ядерное озеро три-четыре раза в месяц, тоже «еще не сдох» — и не собирается. Беснующийся счетчик Гейгера и дозиметр, показывающий десятикратное увеличение предельной нормы радиации в ста метрах от озера, его не останавливают. Больше, говорит он, рыбачить негде. На слова о повышающихся в ходе рыбалки на этом озере рисках заболеть Владимир Ильич реагирует весьма характерной тирадой:

- Можем поговорить, потому что все равно не клюет. Дело в том, что те, кто был в Чернобыле и получил радиацию, они померли все на 90%. А кто поумнее был — передача была российская — те приезжали получить радиоактивный фон. А почему? Потому что сами врачи, некоторые врачи, профессора говорили: если ты получил облучение, ты должен каждый год получать это облучение. Если ты не будешь получать облучение, у тебя будут раковые клетки развиваться, это белые. Не красные, а белые клетки [будут] развиваться в организме. Когда [Олжас] Сулейменов закрыл полигон семипалатинский, дело в том, что мы получали определенную дозу, это еще давным-давно было доказано, когда радиацию еще изучали. Лучевик если облучился, он должен получать это допинг. А как закрыли полигон, у нас стали сразу в Казахстане сердечные заболевания, рак… Вон, все кладбище… Потому что заболел раком — тебя сразу куда? На облучение в раковую больницу. Почему? Дозу дают. Согласен, нет? А у нас уже этой дозы нету. Нам нужно, как допинг. Как для наркомана, как для алкоголика. Сегодня нажрался, а завтра похмелился, понимаешь?

Закончив, Владимир Ильич поворачивается к озеру — красивому внешне, но, как в сказке, жуткому по своей сути.

«Это выжившие, им еще посчастливилось»

Согласно информации, предоставленной Vласти научно-исследовательским институтом (НИИ) радиационной медицины и экологии, в 1949 году на землях вокруг полигона проживали 1,5 млн человек. «Специальные исследования по реконструкции эффективных и коллективных доз облучения населения Восточно-Казахстанской области позволили установить, что по состоянию на 1963 год группы радиационного риска, получившие дозы облучения более 0,5 Зв, составляли 67 тысяч человек», — говорится в ответе на запрос Vласти.

В НИИ также утверждают, что взаимосвязи «хромосомных аберраций с соматическими заболеваниями у лиц, подвергавшихся радиационному воздействию, и их потомков, не всегда являются однозначными и в первую очередь свидетельствуют о необходимости выполнения систематических исследований для получения детальной информации».

В связи с этим их специалисты разработали научные направления, которые, как уверяют в НИИ, могут помочь в «разрешении существующих вопросов о влиянии низкофонового облучения в отдаленном периоде».

Министерством здравоохранения в свою очередь определен перечень заболеваний, связанных с воздействием ионизирующих излучений.

Одно из них — умственная отсталость.

***

К концу 1960-х, когда под тогдашним Семипалатинском вовсю шли ядерные испытания, а СССР обладал, например, межконтинентальной баллистической ракетой, рабочие грузили телеги, чтобы перевезти имущество школы-интерната для детей с умственной отсталостью в новое здание.

Неизвестно, сколько учеников школы в то время получили диагноз вследствие испытаний. Сегодня же, по данным работников вспомогательной школы-интерната, таких ребят у них шестеро. В документах, хранящихся в школе, написано, что их расстройства связаны с «воздействием ионизирующих излучений».

- На конец 2018-2019 учебного года в школе обучалось 254 ребенка. С легкой умственной отсталостью — 190 человек, с умеренной — 64 человека. 90 детей имеют инвалидность. Из них 33 ребенка обучаются стационарно, 57 — на дому. Среди детей-инвалидов имеют инвалидность по заболеваниям, связанным с воздействием ионизирующих излучений, шесть человек. Сельских детей — 25 человек, в том числе 9 — из Абайского района, непосредственно прилегающего к ядерному полигону, — говорит заместитель директора по воспитательной работе Елена Гурьева.

Директор врачебной амбулатории №5 города Семей Толеухан Нурмухамедов, один из известнейших в ВКО специалистов в области перинатальной медицины, имеет богатый опыт работы с роженицами, рискующими родить ребенка с теми или иными отклонениями. Он не раз становился героем, в том числе иностранных сюжетов о Семипалатинском полигоне; в фильме британца Энтонни Буттса «После апокалипсиса» Нурмухамедов, например, выступает в роли этакого спартанского жреца, который настаивает, что уроженке Саржала Айгуль, живущей с некоторыми внешними отклонениями, следует сделать аборт.

Поясняя свою позицию, Нурмухамедов ссылается на высокую смертность, которая, по его словам, имела место среди тех, кому в свое время удалось получить удостоверение пострадавшего от ядерных испытаний.

- Это удостоверение распространяется только на 1 млн 400 тысяч человек, которые были на тот момент обследованы, проживали в бывшей Семипалатинской области. Потом их стало 800 тысяч, потом — 400 тысяч. На данный момент, говорят, их осталось 180-200 тысяч. Получается, из полутора миллионов их сколько умерло? — говорит Нурмухамедов, добавляя, что тем, кто находится в интернате для детей с нарушением интеллектуального развития, еще «повезло». —Из тех 200 детей, что вы видели, шестеро (имеют инвалидность из-за ионизирующих излучений – V)? Шестеро — это выжившие, им еще посчастливилось. Ведь есть те, которые не выжили.

***

Те, которые не выжили, находятся в музее анатомии и гистологии при Семипалатинском медицинском университете. Вход туда платный. Порядка ста тенге. Оплатить его можно через отделение «Халык банка», расположенное совсем рядом с музеем — выходя, идешь налево, затем, миновав донерную, вновь налево.

В музее, стерильном прямоугольном помещении, пахнет формалином. В стеклянных банках, размерами похожих на те, в которых держат соленья и соусы, находятся мертвые дети. Уроженцы этих мест. Они могли бы играть с козленком из дома пастуха Жаксыгулова, есть рыбу из ядерного озера, рыбачить в нем, наплевав на риски, или мастерить поделки в школе-интернате, из которой их бы по вечерам забирали родители. У них могли быть имена: Куаныш, Толеухан, Санжар, Самал, Елена.

Но ничего этого нет — ни родителей, ни имен. Есть только нейтральные термины: гидроцефалия, анэнцефалия, сиреномиелия, циклопия.